Казахстанские недропользователи, как и их коллеги из других стран, столкнулись с сокращением продаж из-за снижения спроса и уменьшением притока денег из-за обвала цен на сырье. По данным комитета по статистике Министерства национальной экономики РК можно оценить, как упали объемы поставок и доходы от экспорта горнорудных компаний РК – как правило, в регионе есть лишь один крупнейший производитель того или иного вида металлургической продукции (см. графики). Так, например, доходы от экспорта руды и железных концентратов (включая обожженный пирит) в Костанайской области, где находится Соколовско-Сарбайское ГПО, крупнейший в РК производитель железорудного сырья, упали на 60%. Сильнее всего (на 92,5%) сократились доходы от экспорта в Китай (со 165,7 млн долларов в первом полугодии 2014 года до 12,5 млн долларов в первом полугодии 2015 года). В Актюбинской области, где находится «Актюбинская медная компания» (входит в российскую РМК), доходы от экспорта медного концентрата упали на 46,3% (со 145,4 млн долларов до 78,1 млн долларов). В Карагандинской области, где находятся предприятия ТОО «Корпорация «Казахмыс», доходы от экспорта упали на 86,6% (с 244,4 млн долларов до 32,7 млн долларов). Сложнее определить, экспортные доходы какой именно компании упали от продажи цинка (в Восточно-Казахстанской области находятся два крупнейших производителя цинковой продукции – «Казцинк» и KAZ Minerals) и урана. Но в целом по РК можно сказать, что доходы от экспорта и цинка, и урана упали вдвое.
Экспортные доходы выросли в первом полугодии 2015 года, по сравнению с показателем годовой давности, только у производителей алюминия (прежде всего «Алюминия Казахстана» и Казахстанского электролизного завода, входящих в ERG) и Усть-Каменогорского титано-магниевого комбината, экспортирующего титан (со 172,2 до 192,4 млн долларов и с 31,7 до 51млн долларов соответственно).
Недостатки аналогии
Президент РК Нурсултан Назарбаев, обсуждая с представителями кабинета министров кризисную ситуацию, в которой оказалась казахстанская экономика, предложил воспользоваться примером сырьевых стран: «Важным моментом реализации поставленной задачи является изучение практического опыта стран, прошедших аналогичный путь развития и схожих с нами по экономическому укладу. Это опыт Австралии и Канады за последние 30 лет. Казахстан имеет хорошие возможности в ближайшие десятилетия для встраивания в глобальные цепочки поставки товаров».
Но при некотором существующем сходстве в географии, демографии и структуре экономики есть, как минимум, одно принципиальное отличие в том, как в Австралии и Канаде решаются проблемы в добывающей отрасли.
Для канадских и австралийских работодателей увольнения – один из доступных инструментов сокращения издержек. Например, в середине августа австралийская BHP Billiton заявила, что намерена сократить количество работников на месторождении Olympic Dam с 4 тыс. до 3,5 тыс. человек. Уже уволены 140 человек, будут сокращены еще 380 человек. То, что увольняют людей даже крупные компании – один из показателей глубины кризиса. У больших корпораций больше возможностей, чтобы сохранить квалифицированных специалистов, увольнения в первую очередь происходят в маленьких и средних компаниях.
О том, насколько драматична ситуация по безработице в горнорудном секторе Австралии, свидетельствуют данные Австралийского института геологических наук: по итогам II квартала 2015 года совокупный уровень безработных и самозанятых геологов достиг 35,1%. Это наивысший уровень с середины 2009 года. Среди самозанятых геологов, участвовавших в исследовании, более 36% сообщили, что не могут обеспечить себе рабочую нагрузку более чем на 10%. Фактический уровень безработицы среди геологов, таким образом, достигает 22,6%, что выше на 1,2% показателя на конец декабря 2014 года.
В Канаде ситуация выглядит более спокойно. По оценкам канадского Совета по человеческим ресурсам горнорудной отрасли (MiHR), в горнорудной отрасли Канады в 2015 году занято 220 тыс. человек – на 3% меньше, чем в 2014 году. За год отрасль потеряла 6,8 тыс. человек. «За исключением взлета в 2009 году, уровень безработицы в горнорудном секторе, разработке карьеров и добыче нефти и газа был существенно ниже, чем в целом по Канаде. Более того, уровень безработицы в этом секторе был ниже, чем в отраслях, с которыми горнорудный сектор конкурирует за квалифицированных работников», – отмечается в докладе MiHR за 2015 год. Однако, по свидетельству участников канадской горнорудной отрасли, статистика может быть искажена за счет включения в нее предприятий по добыче нефтяных песков, где кризис длится меньше года. Собственно в горнорудном секторе количество уволенных сотрудников резко выросло еще в 2013-2014 годах.
Тем не менее канадские работодатели также не стесняются увольнять своих сотрудников, если предприятие больше не может содержать их. В кризис 1998 года, по воспоминаниям рабочих канадских рудников, о том, что они уже не работают, они могли узнать, придя утром на проходную.
Одна из причин, почему канадские и австралийские компании могут сокращать персонал без социальных рисков, – значительно более высокая производительность труда и, как следствие, более высокие зарплаты. А более высокий уровень зарплат – это более высокий уровень личных накоплений и более толстая подушка личной финансовой безопасности на случай увольнения.
Судя по настойчивости, с которой в своих релизах сырьевые компании после девальвации 2014 года и ухудшения экономической ситуации в первом полугодии 2015 года заявляли о том, что они сохранят рабочие места, можно с высокой долей вероятности предположить, что «не увольнять» — это политическое поручение властей недропользователям РК.
Проблемы моногородних
«Не увольнять» — это не прихоть казахстанских властей, а вынужденная мера: «Напрямую никто не запрещает увольнять работников в Казахстане, но из-за специфической организации труда (наследие советского принципа создания моногородов), закрытие одного предприятия означает зачастую и конец экономическому существованию городов, которые вокруг них построены. Оттуда и отношение властей к системообразующим предприятиям: надо всячески работать с ними в поиске решений, лишь бы не было массовых сокращений на предприятиях и закрытия производств», – рассказал на условиях анонимности топ-менеджер одного из крупных предприятий-недропользователей РК.
В развитых странах рабочих из небольших поселений вокруг рудников после их истощения увольняют или переводят на новое предприятие. Сам город-призрак может быть выставлен на продажу. Количество городов-призраков в США и Канаде измеряется от десятка до нескольких сотен в каждом штате или провинции. По данным портала ghosttowns.com, в Альберте их 78, в Саскачеване – 12. Городов-призраков множество в таких традиционно горнорудных штатах, как Монтана, Вашингтон, Айдахо, Северная Дакота.
Иногда их действительно покупают. Так, в январе 2015 года китайская компания Zhong Ya Group Hebei Canada-China Co из китайской провинции Хэбэй купила менее чем за 1 млн долларов Брадиан – пустой город, расположенный в канадской Британской Колумбии. Брадиан, город площадью 20 га, был построен возле успешного золотого рудника, был освобожден в 1970-х после того, как рудник был отработан. На этом ситуация не закончилась, и спустя семь месяцев инвестор решил продать объект уже за 1,2 млн долларов. Причина – изменения в иммиграционном законодательстве провинции Британская Колумбия, сообщил канадский портал biv.com.
В Казахстане моногородами признаны 27 населенных пунктов, в них живет около 1,5 млн человек (в среднем 50-60 тыс. в каждом). Из бесперспективных населенных пунктов жители сами стараются уехать: «Многие из малых городов утратили свои прежние промышленные и непромышленные функции вследствие остановки или сокращения производства градообразующих предприятий. В таком тяжелом положении оказалось большинство малых моногородов, которые стали называться депрессивными. По численности населения сегодня уже 13 малых городов не соответствуют городскому статусу – это Державинск, Ерментау, Степняк, Жем, Темир, Курчатов, Чарск, Каркаралинск, Казалинск, Форт-Шевченко, Булаево, Мамлютка, Сергеевка. Например, с 1989 по 1999 год город Державинск потерял 50% населения, города Курчатов и Жанатас — 43%, Каратау — 35%, Каркаралинск — 33%, города Степняк, Аркалык и Сергеевка — 27%, город Абай — 25% населения», – отмечает в своем докладе «Моногорода Казахстана: проблемы развития и направления выхода из депрессивного состояния» замдиректора Института экономики МОН РК Наиля Нурланова.
Однако, несмотря на сокращение числа жителей моногородов, казахстанские власти предпочитают вкладывать деньги и пытаться спасти их. Для развития МСБ в моногородах планируют субсидировать процентные ставки по кредитам до 10%, выделять микрокредиты, а также гранты до 3 млн тенге на создание новых производств. «На это из республиканского бюджета выделено 8,2 млрд тенге. «Из них в 2014 году 4,9 млрд тенге, на 2015 год на эти цели запланировано около 5,0 млрд тенге. По состоянию на 1 октября текущего года выдано 437 микрокредитов на сумму 979 млн тенге, 93 гранта на сумму 224 млн тенге, одобрено 267 проектов для субсидирования процентной ставки по кредитам на сумму 833 млн тенге», – отчитался вице-министр национальной экономики Каирбек Ускенбаев в ноябре 2014 года.
Иногда моногорода спасает основной работодатель. Когда выяснилось, что рудник в Текели, где работали 1200 человек, нерентабелен, «Казцинк» в 2000 году запустил программу «Альтернатива», в рамках которой создал новые производства. Построил тепличный комплекс «Зеленый дом», завод вакуумной сушки овощей ТОО «Биотек», предприятия по розливу столовой воды и по переработке природного камня, швейное производство. До 2004 года все работники закрытого рудника получили новую работу, а обогатительная фабрика, переориентированная с руды на клинкер, почти не останавливалась. «Казцинк» потратил на перепрофилирование около 17 млн долларов.
Плюсы такого подхода – поддержка жителей моногородов и создание положительного имиджа властей, заботящихся о своих гражданах.
Первый минус – жители продолжают надеяться на поддержку со стороны государства и не предпринимают самостоятельных усилий для того, чтобы улучшить свою жизнь в других местах. Мобильность населения притормаживается искусственно и дорого для бюджета. Второй минус – предприятия обязаны содержать избыточное количество людей, поэтому производительность труда, уровень зарплат, а следовательно, конкурентоспособность предприятий и возможность людей создать накопления остаются заниженными. Третий минус – властям придется отвечать на вопрос, что делать, когда в бюджете не будет денег на то, чтобы поддерживать людей в моногородах. Если власти решат переложить проблему создания рабочих мест на основного работодателя, появится четвертый минус: предприятие-недропользователь отвлекает людей и деньги от основного производства. «Казцинк» действительно спас своих горняков от безработицы и предотвратил нарастание социальной напряженности, но в обязательства горнорудного предприятия строительство теплиц все же не входит. 17 млн долларов могли бы быть направлены, к примеру, на геологоразведку, могло бы хватить на те же три-четыре года. А успешная геологоразведка – это возможность продлить жизнь предприятия.
Источники сокращений
Предприятие в первую очередь должно уйти от прямых операционных убытков: во время кризиса никто из банков не займет деньги на их субсидирование. Компании вынуждены снова, снова и еще раз искать возможности для сокращения затрат в расчете на то, что благодаря приложенным усилиям баланс станет положительным.
Если нельзя сокращать людей, можно попробовать сокращать зарплаты. Но оказалось, что на крупных предприятиях ГМК Казахстана и это фактически невозможно. Когда гендиректор «АрселорМиттал Темиртау» (АМТ) Виджай Махадеван издал приказ о сокращении зарплат на 25%, госинспектор труда потребовал отменить приказ о снижении зарплат. Чем бы закончился этот спор, неизвестно, но 20 августа тенге был отпущен в свободное плавание, курс казахстанской валюты упал со 188 до 250 тенге и с тех пор колеблется в диапазоне 230-240 тенге за доллар. После этого АМТ объявил, что «компания откладывает свое решение о снижении заработной платы работникам предприятия на 25 процентов».
Как показал опыт прошлогодней девальвации, ее эффект был нивелирован частично добровольно-принудительным повышением зарплат на 10%, частично – инфляцией. В 2014 году она составила 7,4%. После того как тенге был выпущен в свободное плавание, председатель правления нацпалаты предпринимателей «Атамекен» Аблай Мырзахметов уже призвал бизнес индексировать зарплаты. Если идея воплотится, эффект от девальвации для недропользователей снова будет нивелирован. К тому же если курс действительно будет плавающим, непонятно, на какую величину повышать зарплаты.
Не имея возможности по политическим причинам сокращать людей и расходы на оплату труда, недропользователи требуют у государства взамен налоговых и таможенных льгот. Правительство уже пообещало привязать экспортную таможенную пошлину к цене на нефть, пообещало сократить НДПИ 39 низкорентабельным нефтегазовым предприятиям. Общая налоговая нагрузка для этих компаний снизится на 8%, или 146 млрд тенге. Кроме того, исполнительный директор Ассоциации горнодобывающих предприятий Николай Радостовец предложил правительству освободить казахстанских производителей от налогов на 5-7 лет. Если эти идеи воплотятся, то положительный эффект от девальвации будет нивелирован и для государства: оно недополучит объем денег, который образовывался из-за пересчета в тенге налогов, привязанных к долларовым ценам на сырьевые товары.
Можно сократить административные расходы. Получается по-разному. Например, «Казатомпром» сократил их с 12,5 млрд тенге (2013 год) до 5 млрд тенге (2014 год). А на АО «ТНК «Казхром», по данным годового отчета за 2014 год, они, напротив, выросли с 15,3 млрд тенге до 21 млрд тенге.
Главный источник сокращения расходов – инвестиции в развитие. «Когда прогноз цен и спроса стал вызывать большее беспокойство в совете директоров и руководстве компаний, были приняты меры по сокращению, отсрочиванию или отмене инвестиций на дальнейшее развитие. Общая сумма капитальных вложений компаний в нашей выборке (101 горнорудная компания с капитализацией более 3 млрд долларов. – «Эксперт Казахстан» сократилась более чем на 20% по сравнению с максимумом 2012 года», – говорится в докладе The Boston Consulting Group «Создание стоимости в горнодобывающей промышленности в 2015 году не только за счет производительности» (август 2015 года).
«Наша компания ведет работу по снижению затрат, которые не влияют на текущую производственную деятельность, технику безопасности, экологию и персонал, включая вознаграждение его труда, – сообщил в ответ на запрос управляющий директор по устойчивому развитию «Казцинка» Андрей Лазарев и дипломатично пояснил: – Затраты на производство бывают разные: на поддержку текущего производства и на перспективу».
Прежде всего, компании экономят на геологоразведке. Но в Казахстане, во-первых, есть политическая воля геологоразведку развивать (можно предположить, что госорганы будут активно штрафовать недропользователей, если те не будут выполнять обязательства по работам и затраченным деньгам на геологоразведочные работы). Во-вторых, есть предприятия, которые остро нуждаются в наращивании сырьевой базы («Казцинк», «Варваринское»), поэтому резко сократить затраты на геологоразведку они не могут, иначе у них будут большие сложности с обеспечением сырьем своих фабрик уже примерно через 3-5 лет.
Настоящая жертва – это сокращение затрат на производство. «Основная часть оптимизации — 94% всей экономии – составила оптимизация процессов горного и обогатительного производства, ремонтных фондов, консервация нерентабельных участков и работа с поставщиками оборудования и ТМЦ», – говорится в релизе корпорации «Казахмыс». Но оптимизировать поддерживающие капзатраты нельзя бесконечно: «Если по-простому, можно откладывать затраты на ремонты и капзатраты на поддержание, но, как правило, эти затраты вернутся обратно через год, максимум – два», – объяснил источник в отрасли.
Вопрос, почему оптимизацией затрат компании начали заниматься, только когда грянул кризис, недропользователи назвали философским. «Во времена подъема экономики и роста цен на сырье руководство компании сосредоточивается на росте. В погоне за прибылью основные усилия бросаются на увеличение объемов производства. При этом компании теряют бдительность над затратами по текущему производству, легче соглашаются на всякого рода удорожания. Потом, когда конъюнктура меняется, все забывают про рост и начинают смотреть на свои текущие затраты. Тут начинают замечать, что раньше согласовывали замену старого оборудования, хотя можно бы еще потянуть на нем еще год или два, начинают вспоминать, что более щедро соглашались на подъем зарплат и бонусов, что забывали проводить тендеры, что не искали пути оптимизации своих затрат при выборе поставщиков и подрядчиков. Если все свое время посвятить не новым потенциальным проектам, а существующему производству, резервы всегда найдутся. Этот подход одинаковый как в Казахстане, так и в Австралии и Канаде», – рассказал топ-менеджер одной из горнорудных компаний, попросивший не раскрывать его имя.
Один из вариантов ответа на вопрос, почему компании работают над тем, чтобы вырасти, не думая над затратами, лежит в логике инвестиций на фондовом рынке. «Компании находятся между жвалами: с одной стороны – акционеры, среди которых есть влиятельные инвестбанки, с другой – реалии. Акционерам нужен постоянный рост акций, невзирая на цены на металлы. Как его можно обеспечить? Издавна известно — самая низкая себестоимость в отрасли никак не влияет на рост котировок. Если ты работаешь над себестоимостью и растешь, то крупная компания переходит в разряд голубых фишек и становится скучным инвестиционным инструментом. У голубых фишек котировки не удваиваются за 20 месяцев. Чтобы обеспечить хороший рост бумаг, компании должны предлагать акционерам перспективы взрывообразного роста. Например, «мы построим новый рудник и нарастим производство на 25%» — это вызывает интерес. Но если ты производишь 300 тыс. тонн меди в год, как можно увеличить производство на 25%? Где найти такое месторождение? Их в мире на самом деле единицы. Поэтому большие компании постоянно ловятся на это. Геологи говорят: «Это вздор», но руководство делает выбор: «Давайте рискнем, а вдруг это все правда». Иногда везет, но чаще — нет. Можно купить Оую Толгой, а можно – «огромный рудник» в Мавритании за гигантские деньги, а всего через два года выяснить, что он потребует минимум 5 млрд долларов. И тогда делается уценка актива на 2 млрд долларов. И руководство выглядит идиотами. А если кто-то сделал пару таких ошибок, а потом еще и цены упали? Они говорят, как Иван Глазенберг: «Мы не ожидали. Этого вообще никто не мог ожидать», – объяснил руководитель еще одной добывающей компании.
Долговое ядро
Самый большой риск в том, что компании наращивают инвестиции в развитие, не уделяя достаточного внимания качеству активов. А плохое качество покупаемых объектов, качество строительства проектов и, следовательно, экономичность их работы напрямую влияют на рост долга. Именно затруднения с обслуживанием огромных для компании долгов на фоне резкого снижения выручки и прибыли приводят к тому, что финансовые проблемы компании нарастают как снежный ком: у нее снижается рейтинг, пересматриваются условия по страхованию кредитов, дорожают возможности для перекредитования. На все это нужны деньги, которых у компании в условиях обвала цен становится все меньше.
Самый последний пример – развивающаяся ситуация с Glencore, у которого чистая прибыль (1,72 млрд долларов по итогам первого полугодия 2014 года) превратилась в чистый убыток (676 млн долларов в первом полугодии 2015 года), притом что у компании размер чистого долга составляет 29,55 млрд долларов.
Аналогичный пример в Казахстане – ERG (бывшая ENRC) с размером чистого долга на момент ухода с Лондонской биржи около 7 млрд долларов. «В результате сделки по приобретению Группой компании Eurasian Natural Resources Corporation Limited (‘ENRC’) долговая нагрузка на Группу существенно увеличилась, как за счет дополнительно привлеченного капитала для финансирования приобретения, так и обусловленного этим повышения стоимости обслуживания долга… К тому же Группе необходимо иметь постоянный доступ к источникам финансирования, для того чтобы иметь возможность рефинансировать долговые обязательства с истекающим сроком погашения, а также обеспечивать необходимый объем финансирования для поддержки планов по расширению и развитию», – отмечается в консолидированной отчетности АО «Казхром» (входит в ERG). Однако далее аудитор отмечает: «Группа проанализировала доступный запас ликвидности за период до 30 июня 2016 года. В прогнозе есть периоды с ограниченной ликвидностью, возникшие в результате ухудшения рыночных условий, прежде всего в связи с ожидаемыми низкими ценами на сырье и увеличением затрат, а также в связи с необходимостью погашения или рефинансирования существующих кредитных соглашений. В течение рассматриваемого периода отрицательная ликвидность ожидается с декабря 2015 года. Кроме того, ожидается нарушение Группой некоторых ковенантов к 30 июня 2015 года и 31 декабря 2015 года. От банков было получено освобождение от выполнения обязательств по кредитным соглашениям в связи с возможным нарушением условий на 30 июня 2015 года, и Группа планирует обратиться к банкам о предоставлении таких освобождений на 31 декабря 2015 года». Эти, а также последующие комментарии в финотчетности компании означают, что денег у компании крайне мало, и не исключено, что ERG не сможет расплатиться с банками, несмотря «на «прочные взаимоотношения с существующими банками-партнерами и правительством Республики Казахстан», на которые она ссылается в отчете. Пока же ERG во время последнего визита президента РК в Поднебесную заключила меморандум с Госбанком развития Китая.
Примером того, как огромные долги, набранные под будущий рост, могут убить даже большую компанию в условиях падения цен, может служить история с Cyprus Amax Minerals Company. В середине 1990-х это была крупнейшая горнодобывающая компания в мире. По итогам 1997 года общие долгосрочные обязательства Cyprus Amax составляли 3,135 млрд долларов, краткосрочные обязательства – еще 835 млн долларов. Общая выручка составила $3,346 млрд, чистый доход от производственной деятельности – 233 млн долларов, а совокупный чистый доход после обслуживания долгов – всего 50 млн долларов. На тот момент Cyprus Amax владел золотодобывающей компанией Amax Gold Inc. К 1997 году ее собственный долг достиг 500 млн долларов, убыток составлял 33,4 млн долларов, выручка – с 259,9 млн долларов. Прибыль Amax Gold последний раз давал в 1992 году. Кроме того, в это время сильно упали цены на уголь, медь и молибден – основные товары Cyprus Amax. А в 1998 году разразился мировой финансовый кризис. В результате сначала Amax Gold был продан Kinross Gold, потом сам Cyprus Amax был распродан по частям. Угольные предприятия достались BHP Billiton, а активы по выпуску меди, молибдена и лития в 1999 году купил Фелпс Додж, который практически сразу перепродал молибден и литий.
Чтобы найти деньги на выплату долгов, ERG в 2015 году продала Серовский завод ферросплавов ЧЭМК (стоимость сделки не сообщается, но по некоторым оценкам она могла составить около 300 млн долларов) и Жайремский ГОК «Казцинку» (307,5 млн долларов) пробует продать бразильские активы. Но, судя по отчету «Казхрома», сделка была отложена. Также группа «активно рассматривает потенциальную продажу некоторых прочих активов». Под таковыми можно понимать 13%-ную долю в Northam Platinum (производитель платины в ЮАР), о чем заявила сама компания в марте нынешнего года. Во время визита казахстанской делегации в Китай ERG, по данным Financial Times, договорилась с «Эксимбанком» Китая о финансировании проектов в Демократической Республике Конго (700 млн долларов) и Казахстан (2 млрд долларов).
Сложная долговая ситуация и у KAZ Minerals: чистый долг компании вырос со 192 млн долларов по результатам первого полугодия 2014 года до почти 1,6 млрд долларов в первом полугодии 2015 года. Выручка сократилась с 425 до 341 млн долларов, чистая прибыль (49 млн долларов) в первом полугодии 2014 года превратилась в чистый убыток по итогам первого полугодия 2015 года. Кроме того, компания нарастила свой долг, взяв возобновляемый кредит у финансового подразделения своего поставщика горной техники Caterpillar Financial Services в размере 50 млн долларов. Предположить, что компания не заложила деньги на горную технику в структуру основного долга, взятого у Госбанка развития Китая, сложно. Скорее, можно говорить о незапланированном перерасходе средств. И если расчеты компании по проектам Бозшаколь и Актогай окажутся ошибочными в существующих экономических реалиях (чистый денежный поток от операционной деятельности сократился за год с 223 до 30 млн долларов), финансовое положение компании может резко ухудшиться.
Выяснить положение с долгом в «Казцинке» не представляется возможным: Glencore не раскрывает эту информацию. По данным информированного источника известно лишь, что по итогам полугодия компания сработала «в ноль». Компания вела подготовительные работы на глубоких горизонтах, и предполагалось, что рост добычи во втором полугодии сможет улучшить финансовые показатели. Однако падение цен на цинк с уровней 2100-2200 до в среднем 1800 долларов за тонну может нивелировать усилия компании по наращиванию производства и выручки. С учетом ситуации в материнской компании встает вопрос не только об экономии, но и о том, станет ли она продавать казахстанский актив. В полугодовой отчетности Glencore сообщил, что в августе продал доли сразу в трех активах – Tampakan (медь), Falcondo (никель) и Sipilou (никель) примерно за 290 млн долларов. Да, «Казцинк», возможно, останется прибыльным по итогам 2015 года и продолжит быть прибыльным и нужным для самого Glencore. Но Glencore пообещал сократить долг на 2,5 млрд долларов за год. Если цена будет привлекательна, может и продать.
Для ситуации в недропользовании в РК характерно перекладывание ответственности с одних плеч на другие. Государство перекладывает на компании социальные обязательства и геологоразведку, компании, в свою очередь, перекладывают на государство налоги и пошлины (в виде послаблений и освобождений). Странно и нерационально, когда государство помогает за счет налогоплательщиков компаниям, которые допустили просчеты в управлении или злоупотребления в распределении денег. Но даже взвешенный и профессиональный подход в управлении не страхует компании от рыночной лихорадки и от требований (не всегда разумных) головной компании и акционеров.
«Эксперт Казахстан», Ирина Дорохова
